Шутить и беззлобно подкалывать хотелось все меньше. Разборки с наркоторговцами помогли выпустить пар, да и что ни говори, а Стива Тони был рад видеть. Только вот… заряд бодрости и мимолетной шутливости сходил на нет. Вольно-невольно мысли возвращались к делу. Дело же по-прежнему восторга не вызывало. Возвращалась и злость, и острое чувство несправедливости, и банальная обида, которую Старк, конечно, как мог глушил в себе, но до конца перебороть не мог. Жгучий уголек в груди разгорался жарким пламенем…

— Нда, и впрямь не прокатит, — как-то уж совсем вяло отозвался Тони и на том тему с агитационными роликами зеленых оставил.

Проследил за Роджерсом. Пристально. Внимательно. Оценивал реакцию на предоставленные “доказательства”. Помимо вспыхнувшего вновь гнева, внутри вызревали новые и до одури яркие эмоции. С одной стороны, нечто тщеславное ожидало от Стива незамедлительного согласия с тем, что он — Тони — абсолютно прав и вообще беспокоится не напрасно. Роуди этого не дал, не факт, что даст Пеппер, а затаенная от мира жажда чужого одобрения все-таки требовала своего. С другой стороны, Стив Роджерс. Такой, какой есть. Какой пришел из прошлого. Причин не доверять и реагировать столь остро Тони не видел. К тому же Стив уже не раз и не два показал, что он хоть и зануда, но зануда честный и верный делу. Да и в одной команде быть им не привыкать. Но… Внутреннее сопротивление оставалось, оно не нуждалось в рациональных причинах. И сломить его вот так вот легко и просто не получалось, несмотря на попытки Стива “сгладить углы”. Скрывшись за своей броней, Старк напрягся: не только физически, но и морально. Сейчас он ощущал себя сжатой пружиной. Еще немного и…

“Брось, Тони! Капитан Эскимо хотя бы сразу тебя не отшил! А Роуди слушать даже не стал!” — некоторые попытки в самоуспокоение он все же предпринимал. То еще ребячество, конечно, но ведь помогает!

— Огнеметы, — подтвердил Старк лаконично и жестко. Был бы расслабленнее, обязательно пошутил. В конце концов, про огнеметы можно придумать столько потрясных шуток! И это несмотря на крайне скверную ситуацию в целом. Однако желание шутить все еще изображало труп сурка посреди полузабытого шоссе.

“А что я буду делать дальше?” — напрашивался закономерный вопрос. По большей части вмешательство Тони представляло собой импульсивный порыв. Дальше, чем “найти доказательства и ткнуть в них Роуди носом” Старк в своих мыслях пока как-то не доходил. Что ж, вот, похоже, настало время призадуматься. Разрушать иллюзию Роджерса о “гениальном Старке и его таких гениальных абсолютно всегда продуманных планах” не хотелось. Во-первых, людям их иллюзии, как правило, нравятся. Во-вторых, даже малая слабость — уже непозволительная роскошь. В-третьих, банальная гордость.

— Почему же нельзя? Боишься, что меня на всех “злодеев” не хватит? — осведомился с легкой усмешкой. Попытался через силу переключиться на прежний нарочито веселый лад.

“Говорит совсем как Пеппер”, — заметил про себя, неизбежно скатываясь в еще более ожесточенную напряженность.

— Для начала покажу все тем, кому это необходимо увидеть, — кивком указал на экран компьютера. Молча выслушал Стива. Интересно было отследить полет чужой мысли. Убедиться лишний раз в том, что Кэп его успел изучить. Точнее, изучить ту часть, что Тони сам выставлял напоказ.

— Не остановлюсь, — согласился Старк, сложив на груди руки, однако продолжать не стал. В конце концов, над детальным планом и впрямь еще предстояло поработать после разговора с Роуди и Пеппер. Не обсудив с ними, давать повод журналистам и общественности причину для большого скандала было бы неправильно. Отчасти безответственно.

— Джарвиса, конечно. Он классный! — новая и куда более бодрая попытка вернуться к шутливому тону. Тоже надолго не хватило. Мгновение спустя Тони снова посерьезнел. С прежним острым вниманием он выслушал Стива.

“Покой нам только снится, да, Роджерс?” — мрачно усмехнулся про себя.

— Насмотрелся? — поинтересовался как бы между прочим и кивнул на компьютер. — Если хочешь заценить хольтовскую машину смерти, то загляни вон туда, — Старк указал на ящики.

Сам же Тони намеревался “подчистить” чужой компьютер. Да, люди должны знать правду. И да, они ее узнают. Просто не сейчас и не таким образом. Не проконтролировать это тоже было бы со стороны Тони крайне безответственно.

— Мы поговорим с тобой об этом, — пообещал Старк тоном решительным и отчасти даже бескомпромиссным. Подразумевал он ситуацию с наркоторговцами и пулеметом, но про Стива и его цели не позабыл: — И то, с чем ты пришел, мы тоже обсудим. Но сначала закончим здесь. Осматривайся, и я вызываю местных.

Короткая пауза, потом Тони как бы между прочим заметил:

— Надо будет только немного вход расчистить. Я там слегка...  въезд перекрыл, хм.

Несколько дней назад в доме Цукино поселилась престранная девочка, как две капли воды, похожая на Усаги: те же глаза, те же хвостики, даже имя у них было одно на двоих. Она появилась из неоткуда… буквально свалилась с неба, и прямиком на головы сейлор-воинов, а точнее на голову определенной воительницы, в чью семью престранная незнакомка столь беспардонно вторглась.
В тот момент, Луны не было дома, (она, по свойственной ей привычке, провела все свободное время в командном центре), а когда вернулась, семейство Цукино уже вовсю обхаживало внезапно приехавшую в гости родственницу. Икуко и Кендзи ласково называя ее племянницей, предлагали девочке еще один кусочек лимонного пирога, а Шинго, сидящий подле внезапной гостьи, не мог нарадоваться тому, что любимая кузина решила немного пожить у них.
Происходящее показалось Луне слишком странным – вся эта мизансцена выглядела крайне нелепо и никак не походила на правду… скорее на плохо отрепетированный спектакль, опасно балансирующий где-то на грани абсурда.
Она уже не первый год живет в доме Цукино, и ни о каких дальних родственницах никогда прежде не слышала… вдобавок, Луна прекрасно помнила, что на прошлые новогодние праздники, никакая маленькая лже-Усаги к ним не приезжала, и уж тем более не оставалась до конца зимних каникул… тогда, почему Кендзи и Икуко твердо уверены в том, что провели все праздники в обществе этой самозванки!?
«Тут что-то нечисто».
Однако, вопреки зародившимся подозрениям, Луна в тот вечер так и не осмелилась прервать мирное чаепитие собравшихся в гостиной «родственников». Во-первых, семья Усаги считала ее обычным питомцем, и было бы крайне странно заговорить с чужачкой в их присутствии. А во-вторых, кошка ничего не знала о новоявленной «кузине» своей принцессы, а потому и не спешила раскрывать перед ней всех карт – кто знает, кем на самом деле является эта маленькая лже-Усаги… быть может, она опасный шпион, присланный неизвестными врагами… а может, одна из тех, кто желает отнять у Сейлор Мун Легендарный Серебряный Кристалл… или возможно, ей также необходима человеческая энергия, которая в последнее время стала весьма популярным ресурсом на территории Токио…
Одарив присутствующих подозрительным взглядом, Луна благоразумно отступила, заняв наблюдательную позицию на верхних полках стенного шкафа. Решив дождаться возвращения хозяйки, недоверчивая анимамейтс пристально следила за тем, чтобы незваная гостья не причинила вреда родителям настоящей Усаги.

С того вечера прошло несколько дней, однако, ситуация в доме совершенно не изменилась.
Как и предполагалось ранее, никакой двоюродной сестры в помине не существовало, а значит, изобретательная самозванка специально для чего-то выдумала эту историю… Луне лишь оставалось понять для чего именно она это сделала… для чего маленькой несовершеннолетней девочке понадобилось втираться в доверие к посторонним людям, притворяться их родственницей, проситься пожить с ними некоторое время? Как шестилетнему ребенку удалось вплести в сознание старших поддельные воспоминания, и убедить родителей Усаги в том, что все они подлинны, (сознание земного брата принцессы Луна намерено не брала в расчет, поскольку в отличие от подозрительных взрослых, дети считались более доверчивыми в плане принятия новых родственников, и Шинго вполне мог легко поверить в существование кузины без какого-либо влияния), но что же маленькая лже-Усаги сделала с его родными… использовала магию? Гипноз? Космические технологии? Если, да, то откуда они у нее? Неужели от незримых врагов сейлор-воинов? Во всем следовало разобраться… и не просто «разобраться», а провести тщательное расследование, чем Луна и собиралась заняться в ближайшее время – следить за подозрительной девочкой.

— Чибиуса, все уже ушли, — голос Икуко звучит ласково, впрочем, как и всегда, когда женщина обращалась к своим детям… вот только маленькая лже-Усаги не была ее ребенком… она вообще, по сути, никем им не приходилась, о чем окружающие благополучно позабыли, не без помощи этого хитрого крольчонка.
Недовольно фыркнув, Луна незаметно приоткрывает один глаз. Внимательный взгляд привычно выделяет крошечный силуэт, сидящий за обеденным столом – Чибиуса, (именно так решили обращаться к самозванке, дабы не путать ее с настоящей Усаги), мирно завтракала, уплетая кукурузные хлопья. Странная шарообразная кошка выжидающе вертелась вокруг хозяйки.
«И почему Шинго сказал, что мы с ней похожи… я же не настолько жутко выгляжу».
Услышав заботливый призыв Икуко, Луна сладко зевает, лениво потягиваясь, грациозно прогнувшись в спине, словно только проснулась, хотя на самом деле, она не спала, а незаметно наблюдала за подозрительной девочкой и ее странным питомцем.
Горделиво прошествовав мимо неразлучной парочки, Луна неспешно подходит к мискам, делая вид, что ей совершенно неинтересны человеческие разговоры, чего не скажешь о черных заостренных ушках, улавливающих каждый шорох за пределами кухни.
Вот госпожа Цукино говорит, что ей нужно уйти по делам и просит Чибиусу оставаться дома, на что девочка отвечает согласием, и Луна еле сдерживается от саркастической усмешки. Затем в коридоре раздаются шаги. Звук ключей, болтающихся на одной связке. Характерный шорох. За ним срабатывает щелчок закрывающейся входной двери.
«Интересно, что она будет дальше».
Не отнимая любопытной мордочки от миски, дабы не вызвать лишних подозрений, кошка продолжала вслушиваться в окружающие ее звуки.
По удаляющемуся от нее топоту маленьких ножек, Луна догадалась, что незваная гостья и ее компаньон решили уединиться в комнате Усаги, (это подтвердила и хлопнувшая за ними дверь).
«Неужели решила остаться дома».
Отвлекшись от еды, пушистая шпионка на мягких лапках тихонько прокралась в коридор, недоверчиво поглядывая на лестницу, уходящую наверх.
«Хм… стоит проверить».
Нервно дернув хвостом, Луна стремглав бросается к приоткрытому окну. Ловко запрыгивает на подоконник, а с него перебирается на близрастущее дерево, по которому, в два прыжка, ловкая киса оказывается на крыше.
Припав всем телом к прохладной черепице, Луна неторопливо пробирается к спальне Усаги, с подозрением прислушиваясь к странным звукам, доносящимся до ее чуткого слуха.
«Так и знала».
Выругавшись про себя, любознательная шпионка замечает Чибиусу, открывающую металлическую калитку – подозрительная девочка не только умудрилась каким-то, невиданным кошке способом, спуститься со второго этажа, но еще и собиралась нарушить данное Икуко обещание.
«Интересно, куда же ты собралась, малышка Усаги».
Спрыгнув с крыши на соседнее дерево, а с него на каменную изгородь, распушив хвост в предвкушении долгожданной развязки, Луна устремляется следом за ничего не подозревающим ребенком.

Дождавшись, когда Усаги и Шинго уйдут в школу, а Кензи на работу, названная кузина Усаги собралась продолжить поиски заветного камня. Несколько прямых допросов и перерывание комнаты не дали результатов, кроме тщательно следящей за каждым шагом черной кошки.
Развлечения, доступные ребенку, которого ещё не записали в местную школу,  её не интересовали.  Нетронутой осталась игровая приставка, как и любезно предложенные Икуко мелки и краски. Нужно было что-то делать, как-то избежать внимания кошки. Конечно, будь розововолосая обычным ребенком, она непременно сама бы её потискала или выставила за дверь. Вот только девочка знает, что с кошками лучше не шутить, особенно с черными, особенно с полумесяцем на лбу.
Девчушка перевела взгляд на окно,  за которым виднелось лазурное небо, такое чистое, как над её волшебным  городом… и живо представила себе свою маму, красивую, статную, самую важную маму в мире с мягкими руками, добрыми руками и любящим сердцем. Это высокая стройная прекрасная леди, похожая на фарфоровую статуэтку,  с  невероятно чутким, добрым  и отзывчивым сердцем. Днём она занимается важными делами, которые без нее никак не решить, ночью же, после всех дел, заходит к ней в комнату и желает добрых снов и рассказывает сказки.  Брови как-то сами собой сдвинулись, придавая лицу грустно-задумчивый вид.
Теперь, наверняка, она никогда не простит свою непослушную дочь.
— Дорогая, хочешь составить мне компанию? — из мира не самых весёлых грез  вывел заботливый голос хозяйки дома.
— А… простите, что? – возвращаясь в новую реальность откликнулась Чиби.
Икуко приготовила десерт, но дома закончилась сахарная пудра. Чем не повод вместе прогуляться до магазинов?
— Конечно, — радостно протянула девчушка и засобиралась на прогулку, словно и не замечая выдохнувшую кошку. Та, явно решила, что у нее выходной.
И не таких кошек обводили вокруг пальца!
Токио город большой. За пределами района в котором проживает семья Цукино   еще на километры простилаются крупные жилые районы и кварталы. И, видимо, Икуко намеревалась на крупный марш бросок,  повела названную племянницу к автобусной остановке.
Луна-пи догнала хозяйку за поворотом дома и пискнула, поравнявшись с её головой. Ушла! Кошка ушла из дома, думая, что у нее есть свободное от надзора время.
В комнате Усаги кристалла не было, в ванной тоже, при себе она его дома не держит. Тогда где? Очевидно – она его прячет в портфеле или школьной форме. Других вариантов быть не может.
Нужно успеть перехватить её сумку , прежде чем та, успеет её перепрятать.
— Ах, как же мы ушли, и оставили Луну совсем одну, и Усаги… я так волнуюсь за Усаги, может мне стоит встретить её дома, что бы она за нас не волновалась? — и только сверкали подошвы  аккуратных сандалик обратно к дому.
— Чем раньше добуду кристалл тем скорее окажусь дома, —  она сжала ключ от врат времени в руках  и вбежала в дом.
Пара минут чудес и волшебства в пустующем доме, и вот, лимонный пирог уже украшен сахарной пудрой. Когда-то такой сладкой пудрой игрушки-няньки спасали детей что не могут заснуть, быстро погружая их в мир грез. Но это не всё, это был лишь план «Б», план «А» был куда проще, на полу, практически перед порогом сидел самый настоящий (ну почти настоящий) белый кролик. Сама Чибиуса пристроилась за диваном и наблюдала за всем из гостиной на низком старте.
Осталось дождаться, и тогда…. Прыжок, рывок, как в лучших фильмах! Она выхватит сумку с кристаллом и ноги её больше не будет в этом доме и времени.

Ничего не получается. Возможно, никогда и не получится. Может, это была провальная идея с самого начала, и сейчас кто-то там смеется над нами, прикрываясь своей красной мантией, и смотря в отражение своих окон на нас. Хотя почему же я не говорю, кто именно? Что даст мне это имя? Ха, так смешно... Как будто я боялась его произнести, как будто оно отзовется во мне какой-то больной, новой и такой сильной, к которой я не буду готова? Конечно же, отзовется. Он ведь именно этого хотел, желал так явственно, так невыносимо, так рьяно. Чтобы я ненавидела его и хотела убить. Одного из нас ему ведь, конечно, было мало... Он хотел нас обоих. И нашего ребенка. Нашего чудесного, гениального ребенка. Которого не должно было существовать. Который разрушал своим появлением все...

  Рассилон, я не боюсь тебя.
  Есть в этой Вселенной чувство гораздо большее, чем страх.
  И это ненависть.
  И ты познаешь мою.

  Но сначала я так хочу найти ее. Найти нашу девочку, найти и обнять ее, прижать к себе крепче. Я думала, что мы справимся быстрее, мы ведь все так гениально придумали, так правильно, так... как не могли не придумать Доктор и Мастер. Тета и Кощей. Наши безумные идеи всегда были гениальны. Но, видимо, не в этот раз, да? ... Потому что мы не можем ее найти. Потому что мы оба наследила в этой Вселенной так много, так часто, что понятия не имеем, какой след теперь значимый, необычный. Какой след может привести к ней...

  За несколько недель я устала настолько, что, казалось, морально уже была близка к регенерации. Каждый раз, когда найденный нами человек, оказывается не нашей дочерью, я готовлюсь биться в истерике. Я думаю, действительно, что была к ней готова. Потому что я не могла понять, как же так, почему... Как больно падать каждый раз, особенно, когда находишь кого-то юного, прекрасного, и, как тебе кажется, идеально подходящего на роль твоего ребенка... Вот только мы не в театре, и не на смотринах. И если ребенок не твой, значит, он не твой. Значит, он просто возвращается к привычной жизни, и тут же забывает тебя, а ты забываешь его. Потому что это именно так и работает. Именно так... Я не помню тех детей, что мы встречали. Я просто не запоминаю их. Если они — не Изабель, значит, они мне безразличны.

  Я не знаю, зачем я веду нас с Мастером в ТАРДИС в Австралию, в ту самую пустыню, где жил он, скрываясь под маской агента О. Я не понимаю, что я хочу там найти, ведь, очевидно, Изабель там не было. Но эта точка во времени и пространстве так наполнена нашими следами от нескольких встреч, что я просто не выдерживаю, и веду машину туда, как будто это последнее, что мне осталось. Как будто только там я могла найти покой. Покой. Какое странное и такое далеко от меня слово. Я закушу губу, продолжая полет. Я все еще не понимаю, на что надеюсь. Но продолжаю искать.

  И Мастер продолжает тоже. Для него возвращенные воспоминания, те самые, что я окончательно отдала ему на разрушенном Галлифрее едва став собой снова, освободив себя от Скарлетт, стали еще большим откровением, чем для меня. Меня эти воспоминания завели в тюрьму внутри тела, а ему я такого не желала. Люди говорят: не пожелала бы и врагу. Но Мастер мне не враг. Я любила его всю ту жизнь, что была Тетой и все последующие в имени Доктора. Странное что-то к нему чувствовала и Скарлетт. Она тянулась к нему, хоть и боялась. Потому что Мастер пробуждает меня. Именно та регенерация, что сейчас передо мной... Хотя Мисси и вернула меня, я была уверена, что сделала она это не по своей великой доброте и любви ко мне. Скорее, к самому себе. Чтобы я оказалась рядом. Чтобы я могла помочь.

  Но мы оба бессильны. Оба.
  Доктор и Мастер.
  Я и ты.

— Ты думаешь, сейчас лучшее время для твоих игр...? - я все еще пытаюсь быть строгой. Потому что с тобой иначе нельзя. Потому что я прекрасно понимаю, что когда ты устаешь, ты начинаешь творить безумства. А мы устали оба. И если я нахожу покой в прибое, то тебе нужно нечто другое. И рождение звезды будет самым невинным взрывом, на который ты захотел бы посмотреть...

  Но я сдаюсь очень быстро. Потому что я устала. И потому что точно также податлива. И подавлена. Конечно же, подавлена. Поэтому я прикрываю глаза, и мне моментально становится больно. Воспоминания, которыми наполняется мой разум каждый раз, когда я позволяю себе хоть немного расслабиться невыносимы. Я почти не сплю. И хотя Повелителям Времени сон не то, чтобы слишком необходим, иногда его отсутствие сказывается на общем состоянии. Меня пробирает мелкая дрожь. И вовсе не от прикосновения твоих губ к плечам. Прости.

  Впрочем, уже второй поцелуй волнителен. Мы были счастливы десять лет, мы любили друг друга. И эти поцелуи были частью нашей жизни, как и многие другие вещи. Мы пытались к этому вернутся, еще и не помня... Только начиная понимать. Ночь в Париже была отчаянием, болью, ничуть не меньшей, чем когда на следующее утро проснулась одна. Ночи в ТАРДИС сейчас были еще более отчаянными, колючими, больными. Нам, как будто нечего было сказать друг другу, и в этот момент, чтобы не рвать волосы другого мы предпочитали рвать одежду. Мы пытались найти хоть какой-то покой, хоть одну положительную эмоцию. И находили в оргазмах. Чтобы начинать заново. Чтобы умирать заново.

  Но ты развернешь меня к себе, и я также устала, как и хочу тебе поверить. В эту невероятную иллюзию, что ты рисуешь для нас. В твоих глазах неожиданная теплота, и я покупаюсь. Покупаюсь на пальцы в своих волосах, покупаюсь на краткий поцелуй. Потому что я любила тебя. И не только помнила, что любила, но отдавалась этому чувству на самом деле. Так, как только могла. Так, как только позволяла мне боль от потери Изабель.

  — Перерыв...? — я не совсем уверена. Ведь ты знаешь, что я боюсь остановиться. Я боюсь признать, что нам не осталось больше ничего, и спешить было больше некуда. Нет же, нет! Я хотела спешить, я должна была спешить, мы должны были! Но ты решаешь иначе... Ты, и твой союз с ТАРДИС, которому я противилась с первых дней беременности. Слишком уж сильно вы оба хотели меня защитить, и продолжаете делать это и сейчас. Идеальный фронт, где я чувствую себя ребенком, за которым бегают родители. Или инвалидом. Или человеком с внезапно сломанной ногой. Я слегка фыркаю, отмечая, что машина уже приземляется. И как я это допустила...? Вот для чего нужны были эти отвлекающие поцелуи...? Все, как всегда...

— Звучит неплохо... — все, что мне остается сказать.

  Неплохо. Как быстро я дошла до того, что безликое "неплохо" стало прекрасно выражать все мои чувства и эмоции? Раньше бы я радовалась путешествию в тропический рай, и непременно бы отметила, что не существует отдаленных уголков. Потому что чудеса и приключения можно встретить на любой планете, на любом острове, и все равно, какая там форма жизни. Но сейчас я на это не способна. Сейчас для меня такое приключение звучит неплохо. Потому что плохо, ужасно — то, что мы не можем найти Изабель. А все остальное было нормально, приемлемо, неплохо.

  Ты касаешься моего лба, и я снова ведусь, прикрывая глаза. Мы не разрушали наш Контакт так давно, но не блуждали в разумах друг друга подолгу. Телепатическая связь была важна, особенно когда мы пытались сделать наши поиски тихими, так что мы постоянно оставались внутри друг друга. Я прижмусь к тебе крепче, когда ты обнимешь спину. Я обовью руки вокруг твоей шеи, подниму лицо, загляну в твои глаза и поцелую чуть глубже, чуть отчаяннее, чем стоит. Мы делаем перерыв, но как забыть в нем о боли, скажи? Ты уже придумал какой-то способ...?

  Дверь ТАРДИС любезно откроет сама, видимо, пока мы с тобой не перешли в наступлении в консольной. Она все еще этого не любила. И никогда не полюбит. Как будто вы делаете это на моем лице! — фыркнула она однажды, пытаясь нас пристыдить. Я оторвусь от поцелуя сама, разрывая страстное объятие. Я возьму тебя за руку, так, как будто все у нас хорошо, нормально, и сама поведу к выходу из машины, вдыхая ароматы фруктов, травы и океанического воздуха. И пока не ощущая ничего лишнего. Может, ты был прав. Может, нам на самом деле нужен был перерыв...

Как же легко и просто говорить, что все будет хорошо, но так ли это? Маленькое путешествие в Новый Орлеан показало, что Хоуп даже и не подозревала, что о ней будут думать… Будут искать и зачем только я ввязалась во всю эту неразбериху? Попав в прошлое, которое не такое… Испугавшись и понять, что дороги обратно не будет? Изменить что-то? Или же? А черт только и знает…
  «Охх, Лиззи, какая-же у тебя каша в голове!»
Прервав себя на раздумьях, я все же решила, что хватит страдать и искать способы вернуться обратно. Чем здесь плохо? Да, все кажется… все здесь кажется, каким-то несовременным и устаревшим, но ведь Хоуп как-то освоилась здесь. Может и мне стоит позабыть о том, чтобы не говорить, кто я такая? Хотя, кому рассказать, что я из будущего? Машина, врачи в белых халатах и комната с препаратами мне обеспечена.
  На самом деле, хотелось ворваться к маме, к отцу и их друзьям, устроить мозговой штурм и просто потом дальше огребать, и расхлебывать последствия… Но, как скажет моя сестренка, что нельзя так и нужно сидеть тихо. Но, к черту Джоззи, ее здесь нет. Здесь только я. 
  Темнело, становилось слишком холодно и безлюдно, становилось грустно и еще больше депрессия сжимала и загоняла в самоедство самой себя. Хотелось магии и интересных, душе-захватывающих и опасных приключений. Хотелось чего-то, что сможет сдвинуть с места грустную запятую в моей судьбе и продолжить рассказ. А пока – только грусть и тоска.
  Добравшись до бара, я сжимаю артефакт, из которого недавно выкачивала магию. Чувствую, как магия наполняет меня и хочется даже улыбаться. Хочется чего-то, но пока что даже не могла придумать чего. Зайдя в многолюдный бар, сев за барную стойку и заказав кровавую Мэри, я даже удивилась, что не поинтересовались о документах. А ведь липовые права я уже успела раздобыть в Новом Орлеане, может быть, еще пригодятся сегодня?
  Пока делали коктейль, я осмотрелась. Немного накатил страх и паника, когда увидела Деймона Сальваторе. Помнится, в эти времена он любил отключать свою человечность? Взяв свой коктейль и переместившись на свободные диванчики, я начала немного грызть трубочку, толи от волнения, толи от того, что могу сейчас что-то ляпнуть. А ведь недавно сама хотела найти кого-то из своего времени и рассказать все, а сейчас? Сейчас в голове полная неразбериха, как и в прочем с самого момента появления в этом времени.
  Выпив почти сразу же коктейль, захотелось повторить или же просто я решила напиться? Поставив пустой бокал на маленький столик, взглядом словила еще двух вампиров, возможно, продолжение будет интересное. Ведь магии хочется и устроить что-то непонятное. Тихо жить я никогда не умела. Перекинув ногу на ногу, я не долго думая, прошлась обратно до барной стойки, где и сидел как раз Сальваторе. Заказав коктейль, я стала наблюдать за парой. Они были вампирами, ведьма или же будь гибрид ведьмы, как я – сразу поняли бы это. Интересно, а где в этом времени сейчас Кай? С дядюшкой, который пытался меня, да и не только меня, а весь мой клан – будет интересно.
  Сделав еще глоток коктейля, я все же решила, что хватит молчать и нужно с кем-то заговорить… С двумя вампирами или с Сальваторе?
  — Деймон Сальваторе, — не долго думая, я все же обратилась к вампиру.
  – Как дела? Как Елена? – Да, гениально, мы же не знакомы в этом времени. Хотя, какая разница? Пусть дальше будет так… как идет…
  «Ну, что? Будь, что будет?»

«Что со мной не так?», вопрос, которым задаётся каждый хотя бы раз в жизни. И он слишком часто преследует меня в последний год, особенно ха эту неделю. С той самой минуты, как перестало биться сердце ещё одного члена семьи Гилберт. Моё сердце. Седьмой день с моего превращения подходит к концу, седьмой день подряд меня тошнит от одного запаха и, тем более, вида животной или донорской крови. Текущая по чьим-то венам, такая свежая и тёплая — только эту кровь не отторгает мой организм. Но почему? Стефан с Деймоном не смогли понять. Они говорят, что ещё никогда не встречали вампира, что не смог бы пить донорскую кровь.

Так и что же со мной не так?

Этим днём мы приехали в колледж Уитмора с Деймоном и Бонни в поисках совершенно других ответов, но эта поездка, в глазах более опытного и контролирующего свою жажду вампира, оказалась неплохим шансом потренироваться, научить меня пить понемногу, обойтись без лишних жертв и смертей. Почти что уверена, что каждый шепчется за моей спиной: как же Елена переживёт, если сорвётся, вина за чью-то смерть захлестнёт её с головой, она не сможет жить дальше, омыв свои руки чьей-то кровью. И они правы. Не смогу. Но если даже Деймон смог измениться, смог заслужить доверие родного брата, моё, наших друзей, перестал кусать и убивать наших одноклассников, у меня тоже должен быть шанс. Шанс справиться с этой новой непрошенной жизнью и обрести над ней контроль.

Переступаю порог одного из кампусов колледжа ближе к полуночи. Когда веселье в «Доме-убийце» в самом разгаре. И как я согласилась на это предложение Деймона? Позволила себе не только нарядиться в нелепый наряд с платьем, едва прикрывающим бёдра, но и оказаться в эпицентре пьяных развязных студентов, любой из которых может пораниться в процессе своего веселья? И вроде как в этом весь смысл: остаться незамеченной в толпе, научившись при этом пить понемногу и отпускать «жертву», стирать память, но понимание всего этого вовсе не значит, что мне не страшно.

Бонни почти сразу теряется где-то в толпе, а вот Деймон, остающийся по правую руку от меня, едва ли вселяет уверенности. Знаю, что не смогла бы попросить о чём-то подобном Стефана. После летнего срыва он вновь перестал питаться людьми, и какой бы девушкой я была, заставляй своего возлюбленного наблюдать за тем, как чужие клыки впиваются в человеческую шею, а запах крови, текущей по чужим венам, сильнее прежнего просачивается в воздух? Но значит ли это, что старший Сальваторе — лучший вариант для обучения самоконтролю?

Глубокий вдох. Здесь так много людей, такой сильный запах крови, а я, кажется, не кормилась с самого раннего утра, как мы выехали из Мистик-Фоллс. Держать себя в руках сложно, но, стоит признать, громкая музыка помогает хотя бы немного: невольно отвлекаешься на неё и морщишься от шума, бьющего по ушам. Ещё одна «прелесть» вампирской жизни.

— Он, — сделать выбор мне было нужно раньше, чем голод окончательно даст о себе знать и заставит необдуманно на кого-то напасть. Взгляд задерживается на незнакомом пареньке, упорно подливающим в стакан своей собеседнице всё новые и новые порции пунша, по запаху самого что ни на есть алкогольного. И на фоне той же утренней студентки, причинить вред которой я побоялась, увидев на дисплее её телефона беззаботное фото с младшей сестрой, этот парень не вызывает жалости. Полагаю, этой ночью он хотел воспользоваться не самым трезвым состоянием своей «подруги» и заслужил попасть под вампирский прицел.

— Как… Это будет происходить? — всего на мгновение я теряюсь, но этого оказывается достаточно, чтобы понять: совсем не представляю, с чего начинать. Как обычно вампиры пробираются к своей жертве? Так, чтобы их никто больше не заметил. Нам ведь не нужны крики и паника всего кампуса. — Мне внушить ему пойти за собой? — оборачиваюсь к Деймону в поисках ответа в его глазах. Внушение — ещё одна «суперспособность», которую мне предстоит изучить.

Чувствовать себя слабой и беспомощной всегда паршиво, но так ли это плохо на самом деле, если я не знаю, как быть вампиром? Не о волшебном спасении и обращении думала в машине под тем мостом, когда просила Стефана сохранить жизнь своего лучшего друга. Полагаю, часть меня тогда была готова к смерти. Осознавала, что это случится, когда воздух в лёгких заканчивался, ремень не отстёгивался, а Сальваторе не было видно на горизонте. Я почти сдалась. И никак не ожидала очнуться в собственной постели на следующее утро, лицом к лицу сталкиваясь с ужасающим открытием: прежняя Елена Гилберт мертва, и теперь она вампир.

Кетч только  хмыкает. Он не торопится, позволяя Дэвису сделать свободный выбор. В принципе, его устроят оба варианта, даже если за драку «горячие»  достанутся и ему тоже.  У Артура вообще странное отношение к наказаниям. И он с удовольствием посмотрит, как Дэвис  ползает по траве в поисках булавки.
Мелкий хмуро глядит на него,  и опять огрызается. Кетч покачивается с носка на пятку, ожидая, что тот выберет. Занятия на сегодня у него закончились, до обеда довольно  времени, так что можно и подождать.
Развлечение  портит появление  приятеля Дэвиса. Этого Артур знает в лицо, но имени, конечно же, не помнит.  Досадливо скользит взглядом по рыжеватому мальчишке. Третий лишний в его планы не входил. А тот шагает прямо по траве, под подошвой ботинка  слышится тихий треск.
— Дорожки в парке проложены не просто так, — высокомерно улыбается Кетч, но в глазах разочарование. Дэвис мог бы получить  подзатыльник, перепачкаться в земле и траве, но отыскал бы потерю,  и забава закончилась бы вполне безобидно, — Следует смотреть, куда ставишь ногу, а тебе, Дэвис, на будущее —   внимательнее следи за своими вещами.
О, когда один из мелких нажалуется кому-то из кураторов, Артуру достанется вовсе не за то, что он косвенно виноват в порче школьного имущества. За  сломанную  булавку  получит  тот, чья она. Но директор Хесс потратила почти десять  лет, чтобы выстроить свою вертикаль власти и истребить в Кендриксе освященную столетиями традицию  «цуканья»  — прислуживания младших учеников старшим.  Ученики подчиняются кураторам и трепещут перед директрисой и лишние ступеньки в этой иерархии не нужны.
— Тимми и Микки, как мило. Просто два щеночка. Поздравляю, Дэвис. У тебя замечательный друг. С такими друзьями и врагов не надо, — Кетч всегда оставляет за собой последнее слово, он же в каждой бочке затычка.
После обеда  Кетч идет на назначенные дополнительные занятия по ненавистной алгебре, вечером пишет  ответ на письмо отца. Холодно-почтительные и вежливо-сдержанные слова привычно ложатся на бумагу с гербом школы. Артур  соглашается с решением отца, справляется о делах в доме и высказывает приличествующие надежды, что все в порядке и идет своим чередом, благодарит за присланные карманные деньги. И про себя думает, что на самом деле  провести каникулы в школе не так уж ужасно. Во всяком случае, здесь  не сопровождают наказание многочасовыми нотациями.
Во время общего ужина,  он случайно узнает, что этот мелкий придурок сам отправился к Хесс и  сознался. Наверняка еще и наябедничал. Здесь доносительство не считается недостойным, скорее —  наоборот. Лицемерием пропитан сам воздух,  и Артур сам давно пропитался им до кончиков аккуратно подпиленных ногтей. До самого сигнала отбоя он ждет, что его вызовут к директору для порки или еще хуже – заставят  писать строчки. За семь лет, проведенные в Кендриксе, Артур уже наизусть выучил первые шесть сотен строк «Илиады» в подлиннике, включая половину списка кораблей.  Мадам Хесс не имеет привычки откладывать заслуженное возмездие надолго и особенно любит назначать взыскания  на вечер, чтобы  у  провинившегося была ночь на обдумывание своего проступка, пока он ворочается на жесткой кровати, стараясь устроить поудобнее пострадавшую часть тела.
По сигналу «спать» дежурный куратор выключает  в спальнях   свет, остаются только синие дежурные ночники в коридорах.  Батарейки для фонариков —  самая ценная валюта среди учеников. Еще есть свечи —  их проще раздобыть. И то, и другое используют украдкой, таясь  от учителей.
У Артура фонарик с динамо и аккумулятором. Артур сидит на кровати и   вертит в пальцах булавку с жемчужной головкой. Точно такую же, как та, что  украшает его собственный школьный галстук и как та, что сегодня утром раздавил приятель Дэвиса. В  верхнем ящике прикроватной тумбочки лежит десяток одинаковых коробочек. В них форменные жемчужные булавки и форменные же запонки с гербом Кендрикса. Отец каждый год присылает ему их в подарок на день рождения и на Рождество. Семья Артура более чем обеспечена. Старые деньги, старый род, пусть и нетитулованная,  но аристократия, возводящая свою фамилию к сомнительной славе Джека Кетча, занимавшего должность королевского палача  сначала  при королеве Бесс, а затем  при Джейми — Шотландце.
Кетч сует булавку в карман фланелевой пижамы и беззвучно выскальзывает в коридор.  Каменные полы леденят босые ноги.  Старое здание не прогревается и к середине лета, в спальнях и коридорах более чем  прохладно даже летом, что уж говорить о промозглой лондонской зиме.  Руководство Кендрикса любило традиции,  верило в пользу свежего воздуха и в то, что двенадцать  градусов тепла —  самая подходящая  температура для сна. Окна в общих спальнях на ночь непременно открывались, так что неудивительно, что в дортуарах  младшие ученики  норовили после отбоя забраться в постели вдвоем. Согреться куда легче было, прижавшись друг к дружке и накрывшись двумя одеялами.
Он тихо крадется вдоль  спален. Двери приоткрыты,  петли хорошо смазаны, чтобы не скрипеть и не предупреждать нарушителей распорядка о появлении куратора. В одной из спален мерцает огонек свечи. Кетч оглядывается и прислушивается – не слышно ли шагов, потом заглядывает  через щелку в комнату и видит у стола  в колеблющемся свете черную растрепанную челку и тонкий нос склонившегося над книжкой или тетрадкой мальчишки.
— Дэвис, — шепотом зовет он, голос его звучит мирно, — Подойди на два слова?
Старшим входить в спальни младших запрещено. И насколько  Кетч знает  привычки директора Хесс, та ни за что не выдала бы Дэвису новую булавку сразу же. Сначала помучает заполнением бумаг, затем отправит к кастеляну,  а тот  станет тянуть время не от лени, а чтобы провинившийся лучше усвоил, что всякий поступок имеет последствия.

// Когда еще не понял, каким быть надо
Суровым или прикольным, свободным или женатым.
Хитровыдуманным или простоватым,
И когда ты в системе еще не расставил координаты //

  ... щемит в душе тоска: да, синий сигаретный дым, впивается в глаза, как будто следы от очередного похмелья пытается выжать. Черт, говорил же Илюха, что завязывать надо хоть иногда. Но, поймите правильно, не каждый раз оказываешься в Москве. И не так, чтобы на один день, два музея, МакДональс, да, цены в ЦУМе высмеять, и эту тупую моду, совсем непонятливо. О, нет. Не так все просто, братан. Я тут же второй месяц. И чувствую себя самым настоящим москвичом, который понаехал. Ага. Хозяин Алтушки, даже не двушки. Цена такая, что Стас уже просто молча кладет сумму на лапу доброй женщине русской наружности без акцентика. Мне же просто смешно за этим наблюдать. Да, и херня это все. Херня то, что денег нет, в кармане пусто. Херня, что не знаешь, что будешь завтра есть. Вообще херня. Есть какой-то запас еды, есть старая плойка, компания друзей. И, самое главное. Есть работа. И даже не работа.

  Юмор.

  У меня был юмор. В свои двадцать три у меня был юмор. И только он. Я сделал ставку на него, контрольный выстрел. Поз меня подначивал, Катька запихивала нас в поезд нашими же сумками, звонко смеялась и желала удачи. Под тридцатник ей, как и Димке, а подростковая ее наивность вела нашу команду вперед. Димка по ней скучает, звонит, каждый день. Вот у Димки есть жена уже, у Стаса тоже все ближе счастливый день. А мы с Дроном были увлечены шутками. Наши яркие любовницы, с которыми самые охуенные ночи проводишь. Ну, и алкоголь был у нас всех, когда день был очень удачный. А нам, простым воронежским, много для счастья не надо было: похвалили нас на студии, дали нам зеленый свет, а иногда и просто улыбнется кто-то из Comedy, и все, и мы плывем, как нимфетки на выпускном. Ага.

  Ну, мы плывем. Воронежские, яркие, желающие продвигать наш Спорный Вопрос вперед. А была среди нас и нудящая правильная сторона. Непонятно зачем приведенные за ручку к нам Питерцы. Нахрена они нам нужны в уже готовом коллективе я пытался понять до сих пор. На трезвую голову плохо получалось, а на пьяную было уже все равно. Нет, ну, а нахрена нам эти театрала? Или кем они там себя считают? Пиздец. У нас был уже готовый коллектив, готовые идеи. И эта идея, я просто напомню, и зацепила Гавра! А теперь выясняется, что есть еще какой-то театр в Питере, которые тоже занимается Импровизацией, и руководство ТНТ решило, что это ж охуенный шанс совместить нас вместе. Мне вообще не понравилась идея делиться своим. Я так Стасу и сказал. Тогда он прочитал мне лекцию прямо в поезде, что нес в столицу, и, конечно же, уболтал меня. В конце концов я поверил, что без этих трех интеллигентов нам в телевизор не попасть.

  Но когда я их увидел... Бля. Я вспомнил все матерные слова, которые слышал на МашМете, помножил их на двое, но вслух сказал только сдержанное, тихое, сказанное куда-то в сторону: блять. Коротышки: одного не видно вообще, а еще и волосы светлые, когда он одевался в белое, приходилось даже щурится. И имя у него мое! Антон! Как мы можем работать на сцене? Иногда мы обращались друг к другу по имени, и во время репетиций уже были моменты, что мы реагировали оба. Причем, когда звали Дима и Андрей, этот тоже поднимал голову, как будто к нему обращаются! Он мне вообще не понравился, блин. Постоянно ластится ко всем, пытается стать своим. Хоть бы он быстрее понял, что ему не подходит наш формат! Я уже видел в его лице разочарование! Недолго осталось и по признания собственной несостоятельности. Никто не собирается шоу ради паршивой овечки менять!

  Второй еще был куда не шло. Тоже не вышел ростом, но у него была прикольная характерная внешность: кавказец из Армавира, в Питере не так давно, такая ходячая помесь культур. С ним получались прикольные шутки, а еще ему очень шли роли старых бабушек. Он прекрасно подделывал их голоса, и я буквально сыпался от смеха. С горем пополам я был согласен с тем, чтобы Сережа стал частью нашей команды. Он точно был лучшим. что представил Санкт-Петербург нам. И на фоне пухленького Поза он смотрелся тонким коротышкой. Они хорошо контрастировали, на этом тоже можно шутить. Короче, этот мой кастинг прошел.

  Однако, помимо Антона и Сережи, был еще один... И тут у меня точно не было приличных слов. Вот, знаете, мне в детстве нравились загадки, всякие кроссворды, найди отличия и прочая херня. Я находил какую-то извращенную радость в зачеркивании клеточек в японском сканворде, если сказать так. Но этот ребус... В рот я его ебал.

// Когда зависишь, нет денег и мерещится день тот,
Когда будет по-твоему, но сейчас ничего не сделать.
Когда при резких порывах твое летучее тело,
Надо держать на якоре, чтобы оно не взлетело. //

  Звали это чудо природы — Арсений. Как вы понимаете, уже в имени его был пиздец. Графское существо щуплой наружности с чистыми океанскими глазами, старческим вкусом в одежде. Но это все хуйня. Нет, в целом, когда рядом с тобой такое чудо в перьях, с претензиями на империализм в своих манерах ребенок пролетариата максимально чувствует себя уничиженным. Но когда он начинает шутить... Во-первых, я не понимаю и половины слов, которые он несет, во-вторых, я не могу понять, как строится его шутка. Казалось бы, клад для импровизации. Но хер там плавал. Когда ты вообще не понимаешь, чего ждать от самого старого из нас, невольно начинаешь думать, а что он тут делает вообще. Он ведь даже в КВН не играл! А еще и профессиональный актер! И этот Антон за ним шавкой бегает! Короче, они бесили меня оба. Но Арсений все же бесил сильнее.

  Я пытался намекнуть Стасу с первого дня уже очного знакомства, что этих двух дружков надо бы гасить. Мы никуда не уедем с этой херней.  Но он отмахнулся от нас, а потом после первой технички перед нашими работодателями, перед самим Вячеславом Дусмухаметовом [дух захватывает!], я с ужасом понял, что и Арсений, и его шестерка, нравится им. И что именно таким они видят наш будущий коллектив... Мне пришлось смириться. Пришлось делать вид, что все нормально. Делать вид, что я абсолютно счастлив. Нет, не надо думать, что я вдруг передумал становиться звездой, передумал нравится людям, нет. Просто теперь надо было смириться с тем, что у нас будет в коллективе пятое колесо и, блять, шесток поменьше, сильно поменьше, блять.

  Я не был актером. И врал я херово. Вернее я не умел врать совсем, и был искренним в своих чувствах и эмоциях. И тогда я подумал, что мне это даже на руку! Я ведь могу радоваться искренне: постоянно радоваться, смеяться, скакать на месте, прыгать, как егоза. Во мне было так много энергии, и не потому, что я был тут самым юным, хотя это и давало мне фору, но и потому, что я верил в свой шанс, и не давал забыть остальным. Загрустили мальчики по своим девочкам? Повод устроить вечеринку с плойкой и пивком. Поспать два часа и снова репетировать. Мы осели в Москве, готовились к первым съемкам, важным, и я старался думать об этом. И срабатываться с остальными. Хотя я все еще считал, что с Арсением это сделать невозможно.

  Мы трудились с понедельника по пятницу в одном из репетиционных залов. Он у нас был самый херовый, и гримерка явно не звездная, но мы не жаловались. Я точно не жаловался. Не знаю, как там наши графья, а я был рад и этому. Рад просто шансу выступать. Но в понедельник из Алтушки добираться было то еще приключение. В принципе это проблема любого дня, но в понедельник с лютого бодуна это вообще было невозможно. Я растолкал всех бабуль в автобусе, всю молодежь в метро, и оказался в зале вовремя. Я бы даже сказал, что непростительно рано. Но есть же толк в молодости. Я быстро поднялся с пьянками, пока более старенькие ловили похмелье. А я уже прыгал, я уже был готов тренироваться. Был уже готов выступать. Хоть и запах от меня поди был потрясающий. И ни мятная жвачка, ни сигаретки, не помогли...

// Нас не учили, в карманы деньги не совали.
И чем могли лишь мы друг другу все время помогали. //

  Недолго музыка играла, недолго я был в гримерке один. Я обернулся, чтобы подстебать своих друзей, потому что был уверен, что это ответственный Стас, который даже умирая, встает, идет на первый же автобус, уже в процессе становясь человеком, и крича, бья себя в грудь, что больше так никогда не будет пить. Хуйня. До следующей пятницы. И тем не менее передо мной оказался не мой друг. Вернее, я бы даже сказал, что передо мной оказался мой главный недруг.

  Арсений.

  Я пытался с ним даже не играть тет-а-тет, потому что в таком случае мне было очень сложно сдерживать свою ложь, носить свою маску принятия. Вот и сейчас она на мгновение пошатнулась, изобразив мое неудовольствие его увидеть, но я быстро вернул широкую улыбку на лицо, я бы даже сказал, что она была слишком бодрой для десяти утра понедельника. Но мне нравилось. Нравилось улыбаться и показывать ему заряженность свою. И если Арсений считает, что я не замечал, как он смотрит на меня из-под лобья, если думает, что я не замечаю его стрел, то он явно себя переоценивает, как актера. Взаимовыгодная терпимость прекрасно описывала наш вынужденный союз. Пожалуй, это наше лучшее взаимодействие.

  Жаль, что я не смогу игнорировать графского слона в комнате, особенно когда он обращается ко мне. Сначала хочется оскалиться, мол, серьезно, что тебе нужно от меня? Но опять же. Я играю в излишнюю дружелюбность и заряженность, и это с явным перегаром изо рта. Как ты там вообще, графиня? Справляешься? Противогаз не нужен, не? Я обращаю на тебя взгляд почти что невинный, ты же таким меня считаешь, да? Милая, заведенная овечка двадцати четырех лет. Так что я таким и буду. Ради шоу. Шоу ради шоу.

  — Поз опять начал храпеть. Знаешь, у него это бывает. Реакция на осень или что, понятия не имею, — я рассмеюсь так звонко, потому что мне шутка моя нравится. Я прекрасно понимаю, что мой друг — полный, и шутить по этому поводу могу только я, он, и остальные из Воронежа, — Так что спать рядом с ним невозможно. В конце концов, я сдался, — хихикну, потянувшись к открытой банке энергетика, прекрасно будущего меня после бурных выходных. Щедрых глоток и вот я готов к этому дню намного сильнее, чем был раньше. Я вообще любил приложиться к напиткам в репетиционной и пожрать тоже нахаляву любил. А тут всегда было так много вкусняшек, самых разных. И воды... Воды... Ты пытаешься приебаться к воде?! Я нахмурюсь, переведу взгляд на пластиковую бутылку, не понимая сути претензии.

  — Слушай, ну, на ней как бы не подписано было. Да, я немного выпил! - конечно, блять. Я зашел сюда с диким сушняком, и выбирая между "дойти до автомата, купить или вытрясти энергетик, открыть и выпить", я выбрал простую схему "открой бутылочку воды", — Она закрытая была! Значит, ничья, общая... — пожимаю плечами. Но по что тебе знать, что такое "общее", с твоими-то графскими замашками? Я достану пластиковый стаканчик, возьму в руки несчастную бутылку, — Налить тебе или чего?

  ... я, кажется, забыл, что ты — брезгливый. Или что ты пьешь именно эту воду. Ну, вообще, блять, у тебя столько правил и запретов, что мне проще ебнуться, чем запомнить, что тебе нравится / не нравится, танцуй, моя красавица! Так бережешь свою воду, так носи ее с собой! И не оставляй ее там, где ее могут взять все остальные! Между прочим, я не так уж и много выпил! Тебе еще хватит на целый день! Если засунешь себе в жопу теорию о том, что все бактерии Воронежа, поезда Воронеж — Москва, метро, общественного транспорта и квартиры в Алтушке, забрались через мой рот в твою невинную бутылку. Сам подумай, блять, какой бред!

  Но я тебе этого не скажу, конечно. Я же пытаюсь сохранить лицо, сохранить эту взаимную терпимость между нами.

— Ну, или хочешь, я тебе откуплю...? — я кивну на автомат, где стояли точно такие же бутылки. Ну, ладно, может вода в них была другой марки, но вода же есть вода, блять! Чего так убиваться?! Давай, несмеяна, разведи меня на сорок рублей! Последнее от сердца отрываешь...

// Всегда сочиняй мечты,
Есть миллионы шансов, что скоро будет все сбываться. //

Настроение после этих съёмок просто потрясное. Осталось записать ещё одну программу, и на этом работа на сегодня будет окончена. Мне нравится промежуточный этап, потому что к нему как раз уже успеваешь разыграться и поймать свою какую-то волну юмора. Ну и, безусловно, очень бодрит, когда последняя сыгранная импровизация — дебаты. Встряхнув мокрой головой, я обернулся назад, чтобы убедиться, что Матвиенко, участвовавший в этой импровизации вместе со мной, идёт следом, вытирая лицо принесённым кем-то из помощников полотенцем.
 
  — Серёг, Серёг, — он отвлёкся на разговор с кем-то из организаторов, а мне очень важно, чтобы он посмотрел сейчас на меня, потому что у меня для него есть небольшой подарок, который я прихватил с собой со сцены. Ну а что? Сам напросился, знает же, что я ненавижу, когда воду выплёскивают прямо в морду. Ничего не имею против воды и моего в ней лица, но чёрт, за глаза обидно. Он представляет, сколько теперь времени уйдёт на то, чтобы привести раздражённые глаза в порядок? Этот говнюк знает. И я знаю, что весь следующий выпуск мне придётся бороться с покраснением. Но я почти не обижаюсь. И стоит Серёже повернуться, чтобы получить струёй воды прямо в хлебальник, как я смеюсь, понимая, что теперь он окончательно прощён.
 
  — Ах ты пи... — Матвиенко вовремя поджал губы, чтобы не успеть выругаться нецензурно и посмотрел на меня так, как привыкли смотреть кавказцы на свою жертву. — Иди сюда. Нет, вот подойди, — я не могу перестать смеяться, видя как вода стекает по бритой части его головы и лбу. Ещё и хвостик намочил, а ведь Серёга только-только вытерся, чтобы за нами не тянулась мокрая дорожка вплоть до самой гримёрки.
 
  — Ну Серёж, — выставив руки в защитном жесте — в одной из них по-прежнему красовалось "орудие преступления" — я постарался оправдаться. — Ну согласись, что теперь мы квиты, да? Ты первый начал. Стой, стой! — видя, что коллега совершенно не разделяет моего мнения, хотя в его глазах был виден весёлый огонёк, я кинул смятый стаканчик в него и бросился бежать по коридору. Знаете полезное для выживания правило? Разгневал кавказца — беги! Он, конечно, не кавказец, но иногда в нём это просыпается.
 
  Короткие ноги не позволяют ему нагнать меня сразу, поэтому, дрифтанув за угол, я почти что впечатался в идущего по коридору Антона. Отрыв между нами с Серёжей слишком небольшой, поэтому, схватив Шаста за плечи, я быстро нырнул за него, прикрываясь им, как щитом, от настигнувшего меня друга. Миниатюра с выглядыванием из-за Антона заканчивается довольно быстро, и мне едва ли не по лбу — уклониться и спрятаться за длинной спиной я успеваю в последний момент — прилетает тот самый стаканчик. Пролетев мимо, он с треском упал на пол, срывая наши ехидные смешки. И недовольный взгляд уборщицы с типичной тележкой. Воплощая в себе всевозможные стереотипы этой профессии, она окинула нашу компашку недовольным взглядом.
 
  — Я подниму, — улыбнувшись на её немой упрёк, я осторожно поднял стаканчик и даже постарался вернуть в прежнее состояние, прежде чем протянуть тот невесёлой женщине, которая, схватив его, убрала в нужное мусорное отделение в тележке. Выставив руки в защитном жесте, я позволил ей проехать мимо. Её осуждающий взгляд немного привёл нас всех в чувства, и я всё-таки отправился в гримёрку. В конце концов, времени было не так много, а мне ещё нужно было высушить волосы, чтобы они не висели как непонятно что всю следующую программу.
 
  Сушка занимает не так много времени, но я придирчиво взъерошу чёлку ещё несколько раз, разглядывая себя в зеркале. Девочка, что при этом старательно пытается расчесать распушившиеся волосы, неоднозначно провела расчёской пару раз, но заметив, что я снова переделал так, как мне нравится, расчесав волосы пальцами, отчаялась это делать. Наложив минимальный грим, она заметила, что чего-то не хватает, и ушла за косметикой, открывая дверь и оставляя её распахнутой.
 
  Единственное в этой гримёрке, что может привлечь моё внимание, это, конечно, зеркало. Я честно старался не придираться больше, но чёртова кудряшка, выбивающаяся из чёлки из-за влажности, просто выводит меня из себя.
 
  — Да бл.. — недовольно рыкнув, я вновь постарался пригладиться, наблюдая за собой в зеркале, когда до моих ушей дошёл знакомый голос. "Я имел тебя в жопу.." вынуждает меня даже вопросительно приподнять брови и отвлечься от зеркала, оборачиваясь в сторону коридора. Не сразу было понятно, ругается ли Антон с кем-то или просто шутит — тон у него был довольно раздражённым.
 
  Эта программа вообще далась Шасту нелегко. Мы с ребятами хорошо знали эту его черту — если Антон приходил на съёмки в хорошем настроении, то у него всё прекрасно получалось. Но вот если настроения не было... Он ругался, нервничал, и, мне кажется, только слепой не замечал, как во время съёмок он нервно покусывал губы и постоянно крутил на пальцах кольца. Сегодня был именно такой день. И что он так парится? Это же съёмки, а не концерты, тут всегда можно вырезать ненужное.
 
  Любопытство берёт верх, тем более, что девочка по-прежнему не вернулась, чтобы закончить со мной свою работу или уже была перехвачена кем-то ещё, и я решаю выйти в коридор, чтобы понять, что случилось. Убеждаюсь, что Антон в коридоре совершенно один, несмотря на то, что он едва ли не перешёл на крик, пытаясь рифмовать самодельный стишок про... видимо, про весну. Я, честно говоря, потерял суть уже после "имел тебя в жопу", но, кажется, это всё-таки был крик души, посвящённый погоде. А погода в Москве действительно была паршивой последние дни. Но, как говорится, у природы нет плохой погоды и всё такое.
 
— Меняй! — дождавшись, когда Антон закончит логическую цепочку, я вставлю свои пять копеек, чтобы немного над ним подшутить. Выражение на его лице, когда он поворачивается, понимая, что больше в коридоре он не один, вызывает на моём лице улыбку. Такой он всё-таки забавный... Мои глаза невольно опускаются на телефон в его руке. — А, это ты поздравление кому-то записывал? — усмехнувшись, я снова подниму взгляд, встречаясь с глазами Шаста.
 
  Кажется, его действительно беспокоит то, что произошло на импровизации "Это Рэп". Сложно было не заметить, что в последнее время он сильно переживал, если приходилось в ней участвовать, и многие рифмы шли довольно плохо. Хотя, как по мне, это был не худший вариант и очень даже смешной — по крайней мере, я постоянно смеялся над его шутками. Да и залу тоже очень нравилось. Но в такие моменты Шаст был самокритичен и недоволен собой.
 
  — Что, всё ещё переживаешь за неудачные рифмы? — решил уточнить у него я довольно удивлённым тоном. Если уж кто из нас из всех и был максимально отходчивым от каких-то неудачных моментов, то это именно Антон. И было даже странно. — Ты какой-то напряжённый сегодня. Бери вон пример с меня, ну, — беззлобно усмехнувшись, я продемонстрировал ему свою чёрную футболку — к слову, собственного производства — на которой снизу красовался популярный хештег "#япересталволноваться". — Может, тебе тоже такую подогнать. Хочешь? Или можем поменяться футболками, как в футболе! — изобразив, что стягиваю с себя футболку, я засмеялся, наблюдая за реакцией Антона. Не люблю, когда он так сильно напряжён — с ним тогда и играть становится сложнее. — Да не парься ты. По мне так классно вышло. Особенно вот эта... как ты там пел? Про беляши, — похлопав Шаста по плечу, немного сожму пальцы на его шее несколько раз, имитируя массажные движения. — Рассла-а-абься.
 
  В этот момент в коридоре вновь покажется немного загнанная девочка. В руках у неё будет женская косметичка — из-за моей чувствительной кожи часто приходится использовать девчачью косметику — бутылка воды и кружка кофе. Я отпущу Шаста, оборачиваясь к помощнице.
 
  — О, спасибо, — взяв бутылку с водой, открою её и сделаю глоток. Мне она также протянет косметичку, а сама шустро пройдёт дальше, унося кофе в следующую гримёрку. Бедняга. — Если хочешь, можем как-нибудь потренироваться... — вновь обращаясь к Шасту, предложу я внезапно даже для себя. Словив его непонимающий взгляд, сразу поясню, стараясь при этом показать, что я не худший в этом деле человек. — ...Рифмоплётством с тобой позаниматься, — закончу я рифмой и сделаю типичный "йоу"-жест руками, после чего посмеюсь и посмотрю в сторону Антона. — А, всё? Пора? — девочка быстро вернулась из гримёрки, приближаясь к нам. — Даваай, Шаст, — сжав кулачки, сделаю шаг к нему, чтобы открыть дверь и пропустить девушку в свою гримёрку. — Последняя съёмка, — переступлю одной ногой через порог. — Мне кстати про павлина очень понравилось, — замечу напоследок, ныряя в гримёрку и закрывая за собой дверь. 

Связи родственные для Парцифала Альбериха были не так значимы, как те связи, что он приобрел в течение жизни. Его интересовала магия, собственные эксперименты и разработки, слово "семья" было для него понятием отдаленным, клановая принадлежность была для него лишь общей фамилией. Постыдно ли, что связь с королем Ирмином была крепче, нежели чем со сводным братом? Он так не считал и тот факт, что у него появился племянник, пропустил почти равнодушно мимо ушей, мимоходом рассеянно поздравив брата и снова удалившись в собственные исследования. Время для того, чтобы завести детей, было весьма неспокойное, потому он в какой-то степени даже был готов от него досадливо отмахнуться, но... не вышло. Потому что мальчик был тем, кто связывал нитью родственной крови его самого и короля в какой-то степени. Потому пришлось — все так же досадливо — уделять ему внимание еще в королевстве. Общаться и обращаться с детьми он толком не умел, уничтожить на своем пути, чтобы не мешался — не мог, боролся с родственными чувствами и отрицал факт того, что где-то даже привязался, но все равно в итоге сдался. Понемногу учил магии, по-своему присматривал и целый один раз разрешил спрятаться в собственном плаще. Больше не разрешал.
Он считал, что мальчик погиб вместе с остальными и смирился с собственным почти одиночеством, когда он появился снова. За пятьсот лет Парцифал Альберих стер из жизни даже собственное имя, но ребенок, что связывал его с покойным другом, с семьей, вдруг появился снова, столь неожиданно и словно дал второе дыхание. Возможно, будил то, что Пьерро и так никогда не забывал, но вместе с тем их связь не давала Кайе повзрослеть.
Потому им нужно было расстаться. Не сказать, что Пьерро сделал неверный выбор, когда оставил его в хорошей семье, но теперь...
Но теперь перед ним взрослый мужчина. Такой не станет склонять голову с чувством вины или прятаться за ним. Ответ — средней степени дерзости, в нем видны прорезающиеся зубы не волка — но молодого волчонка, который уже может больно укусить. Пьерро медленным жестом протягивает руку к бокалу и поднимает его. Вино и в самом деле довольно приятное — жаль, что мастера, который его создал, пришлось столь равнодушно вывести из игры. Возможно, он создал бы еще немного шедевров и смог бы порадовать поставками вина другие регионы, но увы. Впрочем, и его посмертное творение заслуживает должного внимания.
— Вот как. Ну тогда времени будет достаточно. Но не жди от меня слишком многого, — что можно трактовать совершенно по-разному. К примеру "я не могу сказать больше". Ну или "это не то, что ты должен узнать сейчас". Или же такое простое банальное и понятное "знай свое место". Пьерро не торопится начинать, раз уж у них достаточно времени на разговоры, но все же совершенно спокойно сообщает.
— Появление дракона должно было привести регион в волнение настолько, что Архонт Ветра пробудился бы от своей спячки и наконец-то явил себя миру. Но увы, его решение передать власть людям, все так же осталось незыблемым. С другой стороны, мы получили необходимый нам резонанс, когда убрали одного из важных деятелей Мондштадта, так что можно сказать, что кое-каких целей мы смогли добиться, — досадно, что никаких признаков появления Барбатоса так и не было замечено, но, возможно, они смогли запустить цепную реакцию и спустя какое-то время получат то, чего так долго ожидали.
Пара лет ничто в сравнении с полутысячей. Пьерро знал, что осуществление плана будет продвигаться в течение многих лет и что слишком многое сводится с появлению определенного человека или существа, но даже стекло стоит мало-помалу пробивать тонким колышком, чтобы образовывались трещины, которые в нужный момент просто заставят стекло разбиться.
— А теперь о "надежде", — Кайя злится и раздражен. Интересно, в чем причина? В том, что он не появлялся столько времени? В том, что не его руками, но при неком его содействии погиб человек, что был с ним рядом? Так ли это важно в масштабе их прошлого и их вселенной?
— Многие годы я помимо прочего разыскивал всех тех, кто уцелел при катаклизме. Кое-что удалось найти, но это настолько мало, что практически ничтожно. Но такого как ты, Кайа, больше нет, — взгляд пронзительно синих глаз смотрит практически насквозь, пригвождая к месту.
— Тех, в ком осталась кровь родственников Ирмина больше нет. По вине Селестии и Архонтов в том числе, — отчасти и по их вине тоже, но то, что случилось, было слишком несправедливо и неверно. Честная борьба превратилась в фарс, когда была применена немыслимая сила и вряд ли кто-то из ныне оставшихся все помнил, но... Пьерро все еще был одним из них, пусть и успешно скрывался.
— Вместе с этой кровью есть и некоторые особенности, которые передаются лишь в новые поколения. Пока что ты — последний хранитель этой особенности, — вино все такое же легкое и приятное, только предвестник не позволяет себе большего, чтобы просто слегка расслабить мышцы. Говорит спокойно и просто. Словно не взваливает на вчерашнего мальчишку ответственность за целую погибшую нацию. Словно не обязывает и не связывает ему руки, не давая свободы выбора.
Что поделать.
У каждого из них своя судьба.
— Тебя интересовало только это? — снова этот чуть снисходительный тон, будто бы Кайя был способен на большее, но желал это скрыть.

В голове всё ещё с трудом укладывалось: отец мне не отец, а дядя Джон вовсе не дядя. Бросает в дрожь от одной только мысли: знакомство со сверхъестественным миром, парня-вампира принять куда проще, чем этот обман на протяжении почти семнадцати лет. Становится от самой себя противно, когда понимаю, что лучше бы дала Деймону себя укусить или поцеловать, чем жила в этой реальности — где Джон мой отец. Впрочем, это не мешает о нём волноваться. Мужчина был редким гостем в нашем доме ещё до смерти [приёмных] родителей, но он продолжал оставаться членом семьи, Гилбертом. И сейчас Джон был на волоске от смерти из-за той, кого привели в город братья Сальваторе. Косвенно, но я не видела иной причины для Кэтрин быть здесь. Притворяться мной, нападать на Джона. Целовать Деймона.

Боги, он ведь и правда решил, что я способна на подобное! До сих пор не укладывается в голове. Мы знакомы не так уж и долго, но он был должен уже понять: я не Кэтрин. Я бы уж точно не стала целовать брата своего парня за спиной у второго, и даже если не это, как Деймон мог подумать, что после всех бед, которые принёс моим друзьям и родным, нырну в его объятия... Видеть его сейчас совершенно не хотелось. Я была зла и имела право на это. Не только потому, что Сальваторе с таким упоением рассказывал о "нашем" поцелуе. Если бы он вовремя понял, с кем столкнулся на крыльце, Джон был бы сейчас не в больнице. Джереми тоже, возможно, не успел бы выпить вампирской крови. И хотя в этом случае Кэтрин была ни при чём, куда проще злиться на Деймона за всё разом.

— Врачи говорят, что он будет в порядке, — выходя из больницы, обращусь лишь к одному из двух мужчин, которые ждали меня. Не хочу даже смотреть в сторону старшего Сальваторе, и зачем он сюда приехал? — Его рана не такая глубокая, как... — опущу взгляд к собственным рукам, на которых осталась засохшая кровь Джона, — казалось, — усмехнусь. Мне нужно было вернуться домой. Не хотелось надолго оставлять Джереми, едва ли под присмотром тётушки Дженны он был действительно в безопасности, ведь она ещё не знала так много. Анна, сожжённая моим биологическим отцом вместе с другими вампирами минувшим вечером, уже не придёт к влюблённому подростку. Увы, это вовсе не значило, что он не найдёт новых сверхъестественных проблем на свою любопытную задницу.

Было сложно убедить Стефана, что мне не нужно сопровождение до дома, что за эти десять минут ничего не случится, и если уж Кэтрин захочет ворваться в нашу жизнь ещё раз, куда логичнее ей будет пойти к самим Сальваторе. Тогда я ещё не знала, как ошибалась. Всего лишь хотела побыть одна. Подальше от едких шуточек Деймона, от гиперопеки Стефана. В конце концов, продолжала пить вербену, а в сумке, которая сейчас лежала на переднем пассажирском сиденье машины, вместе с другими вещами, был спрятан кол. И хотя всё ещё сомневалась, что у Кэтрин осталось, как мне насолить, убеждала себя, что к этой встрече готова.

Уже не впервые, проезжая мимо "Мистик-Гриля", думаю о том, что мне бы хотелось рассказать обо всём Мэтту. Даже после расставания он оставался моим лучшим другом, и он должен был знать, что творится в этом чёртовом городе. Он был нужен мне, как, казалось, последняя частичка от той некогда нормальной жизни...

И как бы мне ни хотелось сказать нечто иное, сегодня заторможу неподалёку от бара по другой причине. Меня напугает показавшийся с заднего сидения незваный пассажир. Ступня резко вдавит в педаль тормоза, а одна из ладоней потянется к сумке, за тем самым колом. Голос покажется мне знакомым... Словно слышу собственный в записи. Подняв взгляд к салонному зеркалу заднего вида, замру в ужасе. Что ж, я была не права. Кэтрин не собиралась появляться перед братьями Сальваторе раньше, чем закончит со мной. Но что ей было нужно от меня? В смысле... Наверное, прекрасно понимала, что — избавиться. Но к чему все эти игры?

— Кэтрин, — краем глаза увижу её руку на спинке сиденья. Стоило ли бояться, что у вампирши с собой есть оружие? Она сама — оружие. Вжимаясь в спинку водительского сиденья, чуть потянусь вверх, чтобы выпрямиться вскоре после Кэтрин — нелепая попытка убедить что себя, что её, что мне не так уж и страшно. Не знаю, насколько работает в её глазах, но самой определённо становится легче. Стараюсь держаться за одну актуальную мысль: я жива. Жива всё ещё, и это значит, что давняя подружка Стефана здесь не для моего убийства.

Вот чёрт. Работает совсем недолго. Вскоре после того, как поняла, что смерть мне не грозит, позволяю страху подступить с новой силой. Ведь это значит, что Кэтрин нужно что-то ещё. Что она задумала что-то страшнее смерти...

— Чего ты от меня хочешь? — вновь взгляну в зеркало, только так могу встретиться взглядами с "пассажиркой". Рука, что уже нащупала сумку, ляжет обратно на руль. Не могу позволить, чтобы по моей вине кто-либо погиб, даже если это Джонатан Гилберт, который ещё сутки назад был готов без зазрения совести сжечь парня своей дочери. Ведь он, в отличие от меня, прекрасно знал, кто мы друг другу. — Вы ведь с ним знакомы, да? С Джоном? — позволю себе усмехнуться. Не поверю, что эта вампирша так хорошо подготовилась ко встрече со мной, она даже не тронула Джереми, который всё это время был в доме... Быть может, я ошибалась, и это даже не было попыткой припугнуть меня? Быть может, ей и был нужен Джон?